(Окончание. Начало в № 4 (8810) 2015 г.)
В клубе «Поле чести» Надежда Полякова и библиотекарь Снежской поселенческой библиотеки Людмила Дуженкова организовали встречу с инвалидом Великой Отечественной войны С.Ф. Жилкиным. В музее крестьянского быта КСК «Путевка», за деревенским столом со сладостями и баранками, у кипящего самовара наш герой делился воспоминаниями с учениками Снежской средней школы, их родителями и другими местными жителями. Сегодня мы продолжаем рассказ о войне и жизни Сергея Филипповича ЖИЛКИНА.
* * *
— Вспоминаю документальный кинокадр: в 45-м Гитлер, с поднятым воротником шинели, силящийся выдавить на лице подобие улыбки, обходит жидкий строй немецких подростков и благословляюще-одобрительно касается своей ладонью лица одного из них – после этого эти юные, обреченные немцы будут фаустпатронами поджигать наши машины, танки… И — гибнуть, гибнуть… И таким вот «фаустником» я был контужен; Бог и на этот раз спас меня от смерти, отлежался в своей части, и снова – в бой…
После взятия Потсдама — на Бранденбург. Осатаневшая от потерь группировка эсэсовцев прорвала наше окружение. Еще до этого командир нашего второго батальона Третьяков приказал быть при нём связным. И вот мы вдвоем с ним оказались отрезанными от своих, и нас озверевшие враги могли в любой момент исколоть штыками. Отступать некуда: с трех сторон эсэсовцы, а позади – канал Одер-Шпре (Шпрее). И тут только узнаю, что москвич Третьяков совершенно не может плавать, даже «по-собачьи». Быстро пролезаем через колючую проволоку у канала, позади уже слышим лающую немецкую речь. Но уставная заповедь «Повинуйся командиру и защищай его в бою» — в мозгу неотлучно. И не только в бою: всегда! Оба сбрасываем с себя в кусты шинели, я первым вхожу в холодную воду канала, говорю командиру, чтобы он крепко вцепился руками сзади в мою гимнастерку, приняв горизонтальное положение, и помогал мне плыть, болтая своими ногами. Намертво беру в зубы ремень своего автомата, чтобы не потерять в воде, плывём… Иного выхода нет: или спасемся, или погибнем. Третьяков, вмиг утяжелённый из-за неумения плавать, тянет меня ко дну. Не раз погружался я с командиром в студеную воду, но был-то 18-летним, невероятно сильным, и потому – никакого страха: спасу, обязательно спасу командира! И – быстрее из судорожной воды наверх, и снова плывем. Да и мне, молодому, здоровому, как и тысячам других юношей и девушек на войне, жизнь тогда, даже в смертельном бою, казалась вечной. Эта ошибка стоила жизни многим и многим молодым бойцам; кстати, вспомните две недавних чеченских войны, когда необстрелянных, никого и ничего не боящихся, не чувствующих своей обреченности солдатиков бросили на штурм Грозного – их БТРы, в условиях уличных боев, ваххабиты жгли из гранатометов десятками- никакого спасения. Один пепел…
…Под пулями мы достигли другого берега. Командир спасён! За этот подвиг мне — вторая медаль «За отвагу». И все во втором батальоне стали звать меня «рядовым «Отвагой». Я отзывался, мне было приятно сознавать, что теперь при встрече смело погляжу в глаза своим дядям-партизанам, которые, в начале войны и потом, не взяли меня с собой в отряд Сидора Ковпака.
* * *
— Задержали меня на службе в Германии до 1950 года: некому было служить — миллионы мужчин погибли. Направили в Берлин на курсы офицеров, прибываю – рад без памяти, а когда начальник курсов узнаёт о моих шести классах образования, горько сожалеет, что не может принять. И успокаивает: «Будешь военным водителем». В самом Берлине, после месячной учебы, мне вручили права водителя, и снова — к месту дислокации нашего отдельного батальона связи, в предместье города Геры. То радиостанцию возил, то – продукты питания на ЗИСу… В общем, нужен был позарез каждый день.
Летом 47-го вызывает начальник корпуса связи, полковник, наслышанный о моих подвигах (и в газетах писали): «Будешь сопровождать меня до Киева. С тобой еще один боец». Не берусь судить, но вёз тот полковник домой целый железнодорожный вагон трофеев. И сам он, и вагон – под нашей охраной. Денно и нощно. Другое дело, когда Василий Иванович Чуйков (я сам видел), заходя в вагоны с демобилизованными рядовыми бойцами, по-отечески провожая и напутствуя в дорогу домой, в Россию, и видя, что боец едет пустой, снимал его с поезда и приказывал дать ему муки, крупы, сахара, тушенки… и — отправлял на Родину, где ждала его, в разрухе и голоде, побывавшая в фашистской оккупации семья…
Сопроводив в полной сохранности и полковника, и его вагон с жуть какими дорогими трофеями до Киева, нас – в отпуск, домой! Аттестат продуктовый у меня был, но от Севска до военного склада, у Евдокимовского разъезда, что на железной дороге Комаричи-Дмитриев-Льговский, пришлось топать аж 65 км! Обратно несу в рюкзаках полученные по аттестату восемнадцать буханок хлеба, три банки американской тушенки, по полтора килограмма каждая. Вижу, дед на телеге, в которую запряжен «сонный» вол, подвез свою внучку на этот самый разъезд, к поезду. «Дедуль, — говорю, — прихвати солдата». «Сидай, хлопче, сидай…» Проехали километров 15 в сторону Севска — дедова деревня Лукинка. Увидев меня, солдата, голодные детишки со всех хатёнок и землянок сбегаются ко мне. Достаю несколько буханок хлеба, делю поровну… Дети кричат на всю деревню: «Солдат хлеб раздает! Солдат хлеб раздает!». Дед выбегает, хватает меня за рукав гимнастерки и тянет в хату: «У тебя ж дома голодные!». Достает припрятанную бутылку самогона. Выпиваем. А раненько утром в отдарок деду две буханки хлеба и — в путь. Отпуск – 24 дня. С мамой повидался, изжив обиду за осиротелое детство: у нее уже была другая семья… дочь Нина… Дедушка с бабушкой целовали меня, обнимали… А деревенские девчата ласкали глазами прямо всего, аж вместе со сверкающей ременной бляхой. Но приглянулась мне только одна из них — Танюшенька. Красивая. Работящая. Но сказать ей о своей любви постеснялся, да и опаску имел: мне еще служить, а она в Малой Витичи останется, пересуды пойдут…
Мужиков война повыбила, мужики были в большой бабьей, душевной цене: «Мужик – не мужик, лишь бы штаны по двору ходили…»
… И снова – в Германию, в город Гера. Помню, как американцы «подбили» немцев взбунтоваться против наших оккупационных войск, против Советской военной администрации. Боевая готовность у нас — №1. Порою приходилось нашим солдатам применять оружие — в ответ на действия вражеских снайперов, пулеметчиков и диверсантов. В 50-м демобилизовался в звании сержанта. Заслал сватов к Танюше. Сыграли свадьбу. Родилась у нас дочь Галя. Забегая вперед, скажу: Галина выучилась на агронома, избирали ее и председателем сельсовета. Но главнее всего — подарила мне троих внучек: Таню, Вику и Надю. А от Тани — правнучка, тоже Татьяной звать; а от Нади — правнук Саша. Но в 54-м году «скатилась со счастья вожжа»: умерла моя любимая Танюшенька, не спас я её; от голода и холода военного детства — неизлечимый туберкулез, он-то и свел ее в могилу… Лекарств — никаких, да и докторов – не сыскать. И остался я один с дочкой-крохою Галей. На войне-то всё понятно: вот фашисты, бей их, а тут… в жизнь из смерти уже не вернуть мою Танюшеньку. И зачем она надрывала себя работой?! В морозы, в ветра, в дожди?! Жалели меня все в деревне. Помогали. Дочке какие-никакие сладости несли…
Увидела как-то меня одна гарная дивчина в деревне, взглянула – наши взгляды встретились, Шурой зовут, моложе меня на семь лет, дюже приглянулась душе моей; посватался – не отказала. Расписались в сельсовете. И, как вышло, — на веки вечные: почти 60 лет с ней, с Александрой Николаевной, душа в душу, не разлей водой. Золотые руки. Сердце золотое. Была она поваром детского сада.
А я – водителем в МТС, в Десятском, пять лет там оттрудился, по колхозам посылали. В 58-м – на целину, в Целиноград. Там на ЗИСу-5 возил зерно. В жарищу, при ветровых, песчаных бурях.
У нас с Шурочкой — сын, названный, как и я, Сергеем – Сергей Сергеевич; после Ленинградского высшего военного училища был подводником, капитаном 3 ранга, ныне в запасе; трудится на ответственной должности в Брянске; и – дочь Валюша, экономист. У них – тоже счастливые семьи. У сына – двое замечательных хлопцев: Александр, 13 лет, он приехал из Питера, из Нахимовского училища, чтобы проведать нас с бабушкой Шурой, и, конечно, свою семью. И – второй сын Сергей, 22-х лет. По моему пути пошел: водитель от Бога!
У Валентины – дочери Оля, 27 лет; и – Света в Мордовии, а у нее – тоже дочь, наша правнучка Полина. Вот и считайте: у меня две дочери и сын, пять внучек и два внука; две правнучки и правнук… И это не все мои самые-самые кровные, семья скоро пополнится новыми правнуками. И праправнуками. В общем, у меня много юностей в запасе!
Говорят: был случай, случай и помог! Воевал я с февраля 45-го по 9 мая 45-го. Каких-то три месяца. Но за эти три месяца судьба меня забросила в такое героическое пекло, что хоть мемуары пиши: получив награды за подвиги, я продолжал нести службу в почете и уважении; мне посчастливилось близко видеть Г.К. Жукова, И.С. Конева, а сам легендарный Василий Иванович Чуйков благодарно пожимал мне руку… Эти полководцы ценили превыше всего отвагу. Для них было недостаточно иметь умных и толковых полковников и генералов, ибо часто они «рассыпались на части», как это случилось с генералом Власовым. Эти полководцы знали, что только энергия и отвага русского солдата, отказ сдаваться, воля стоять несмотря ни на что смогут выиграть войну. Это именно о них и о нас, простых солдатах, пел в 45-м А. Вертинский, славя Сталина: «Где нашел он таких генералов и таких легендарных бойцов…».
Эх, жаль, что я не принес в ваш клуб свой трофейный немецкий аккордеон… Ну, ничего, я вам спою и без музыки, слух у меня есть, подпевайте:
… Рвутся снаряды , и танки гремят,
Над нами стервятники вьются,
Но мы порешили – ни шагу назад,
Фашисты сюда не прорвутся.
Мы помним святую присягу свою,
За нами друзья и родные,
И в этом, быть может, последнем бою
Мы будем стоять, как стальные!
Николай ПОЛЯКОВ, помощник депутата Брянского райсовета центра «Мемориал»,
кавалер Ордена «Милосердие».
(сын и внук пятерых участников Великой Отечественной войны,
двое из которых погибли на фронте).
Понравилась статья? Поделитесь ей с друзьями!
