ДЕВУШКА ИЗ БЕЛОГЛАВОЙ

Вторая мировая война в отличие от Первой империалистической в нашей стране называется Великой Отечественной. Она принесла народу огромные бедствия. Почти у каждого родственники воевали. Погибли миллионы. В братской могиле в г. Льгов Курской области похоронен мой дед по отцу Писарев Григорий Егорович, умерший от ранения в 1943 году в госпитале. О материи, Писаревой Лидии Дмитриевне (девичья фамилия Львова), разведчице партизанского отряда «За Родину» (4-я Клетнянская партизанская бригада), есть небольшой очерк в книге И.А. Ильиных «Шестьсот дней в боях и походах» (Тула, Приокское издательство, 1969 г.). Отрядный врач Илья Давыдов написал рассказ, вошедший в сборник рассказов автора о партизанах (Военное издательство Министерства обороны Союза ССР, Москва 1960 г.) «След ведёт к лесу». После войны она трудилась на Бежицком сталелитейном заводе. 17 сентября, в День освобождения Брянска, с заводчанами всегда ездила на стоянку партизанского отряда им. А.И. Виноградова. Часто брала с собой меня, мальчишку. Активно общалась с молодёжью, в средней школе №13 им. Героя Советского Союза И.Б. Катунина посещала классные часы. На одном из стендов в историко-краеведческом музее Брянского района можно увидеть её на фотографии, запечатлённой вместе с другими партизанами Бежицы. За спиной каждого из смотрящих на нас со снимка людей своя история минувшей войны. Большинство из них никогда её не расскажут. Многих с нами уже нет. 21 сентября 2008 года не стало и моей матери. Но мне повезло, благодаря Ивану Ильиных и Илье Давыдову история отважной партизанской разведчицы запечатлена для нас на многие-многие годы. Если не на века.

Виктор ПИСАРЕВ

***

У  девушки большие глаза, серо-голубые. Они широко раскрыты, но ничего не видят. И уши словно заложены большими пучками ваты… А все же слышен пронзительный свист, летит он, огнем обжигает спину.

Изогнулась девушка в тонкой талии, невероятным усилием заставила себя не упасть. Стоит, покачивается, будто в тумане. Только бы не упасть… Девушка устояла.

Гестаповец со злостью отбросил шомпол. Стальной прут глухо звякнул об пол, и свист его прекратился. Теперь девушка не устояла — рухнула бесчувственным телом. А когда вновь раскрыла глаза, отчетливо увидела немецкого офицера, увидела полицая, отчетливо услышала речь. Офицер сказал по-русски, мягко:

— Это я учил тебя рассказывать правду. Надеюсь, ты научилась: мой шомпол хороший учитель!

Офицер нагнулся, поднял с пола шомпол, аккуратно положил на стол, посмотрел, поправил:

— Ну, теперь говори.

Девушка попробовала выпрямиться на стуле, сморщилась.

— О! Это не надо! — предупредил ее офицер. — Плакать не надо: слезы плохой помощник. Вы, русские, сами говорите — Москва слезам не поверит. Так?

— Так точно! — с готовностью подтвердил полицай.

Гестаповец бросил на него предупреждающий взгляд, повернулся к девушке.

Значит, заключим перемирие: я спокойно спрашиваю, ты спокойно отвечаешь. Но смотри — одну правду!!

Девушка попробовала улыбнуться.

— Какую вам еще правду надо? Я сказала уже…

— Не надо спешить, — остановил ее офицер. — Подумай сначала. Я тоже начну сначала. Кто ты и зачем пришла в город?

— Это я говорила. Лида Львова. Со станции Белоглавая. — Лида покосилась на шомпол. — Слышала, что в Клетне можно найти работу. Мы с Фросей, подружкой, пришли работу искать.

— Врешь! — перебил ее полицай, но, встретив недовольный взгляд офицера, прибавил тише: — Из Белоглавой она, это точно. Фроську я тоже знаю, только, та из Мармазовки. Как я их увидел на улице, сразу припомнил, особенно Фроську.

— Ну вот, сами видите, — обрадовалась Лида, — господин полицай подтверждает.

— Ты погоди, девка! Меня в это дело не путай! — испуганно отшатнулся от нее полицейский. — Чего подтверждаю? Подтверждаю, что ты белоглавская! А чего ты в Клетню приперлась, это уж господин офицер разберется.

Гестаповец не спеша закурил сигарету.

— Да, да! Разберусь. Дальше! Кого ты в Клетне искала?

Лида почувствовала облегчение, как будто надежда мелькнула.

— Об этом я тоже вам говорила: мы с Фросей искали Чесалина. Слышали, что он здесь в полиции служит.

— Верно — служит. Хорошо служит Степан Чесалин! Командир полицейского взвода. А зачем ты его искала?

— Он тоже из Белоглавой: думала, поможет работу найти.

— А до этого к нему приходила?

У Лиды напряглись мускулы, заныла спина. Спросила, не отрывая тоскливого взгляда от шомпола:

— Куда приходила? Сюда? Что вы! Я в последний раз его перед войной только видела.

— Господин полицай Чесалин подтвердить это может? —  мирно спросил гестаповец.

— Конечно!

Лиде опять как будто легче. Только бы сегодня больше не били!

— Господин Чесалин уехал, вернется завтра,— задумчиво произнес офицер. И вдруг рявкнул: — Врешь все! Говори, зачем приходила!

И у Лиды снова широко раскрылись глаза. И снова загорелось тело огнем. И снова — один только пронзительный свист… А потом ее куда-то втолкнули. И в голове у нее все перепуталось.

— …Фрося, Фросенька! — шепчет сухими губами Лида. — Подожди, не беги так быстро… Отпусти мою руку…

Но Фрося бежит. И Лида задыхается и бежит. Слезы застилают глаза, ветви хлещут по телу, ноги колет иголками. А Фрося бежит — быстрее, быстрее. Лида едва поспевает. Но нет, она не отстанет, она ни за что не отстанет! Степан… Да, да — Степан Чесалин, он так и сказал:

— Бегите, до последней силы бегите! Может, еще поспеете.

Бегут девушки лесом, бегут, не разбирая дороги. Жарко. А лес… Нет этому лесу конца! Много километров от Клетни до Козелкина! Но Фрося бежит. И Лида — бежит, бежит…

Или нет! Все это было, но было гораздо позже. Раньше была тихая спокойная речка. Вот куда бежит Лида с девочками из десятого класса: скорее! Надо поспеть до экзамена искупаться. Последний экзамен в школе. Потом — прощай, школа! Перед тем как расстаться, соберутся они, ученики и учителя, поговорят о жизни, пожелают друг другу счастья…

Они и вправду собрались — ученики и учителя. Михаил Петрович Елисеев и его старший брат, братья Лемешевы — ученик и учитель, она, Лида Львова, Ваня Баранов, Аверьянова Валя… Михаил Петрович говорит:

—Перед Белоглавской подпольной организацией стоит большая задача. Борьба только еще начинается…

И вовсе не на офицера смотрит Лида широко раскрытыми глазами, она смотрит на Михаила Петровича. Уши заложены ватой, а она все равно хорошо его слышит, каждое слово слышит… Мы никогда не дрогнем. А кровь… И кровь эта вовсе не ее, не Лиды, а раненых красноармейцев, которых она прячет на станции Белоглавой. Ну, да! Потом она побежала с Фросей.

Ах, нет! Они побежали позже. Конечно, позже. А то как бы она ходила в Жуковский район на связь с отрядами Воробьева и Мальцева? Она немножко возмужала, как и все товарищи из подполья. И поэтому ей поручили новый район — Жирятинский. Там действуют отряды Панасенкова и Шестакова. Это к ним идет Лида. Потом в разведку: в Пеклино и Мареевку, в Летошники и Красное… Потом она побежала с Фросей. Как быстро они бегут! Скорее! Скорее! Как сильно горит спина. И почему Фрося так больно сжимает руку?

— Не надо, Фрося…

— Да нет же! Опять она путает. Тогда она совсем не бежала!

В мае сорок второго пришел в Белоглавую Василий Петрович Лемешев. На рассвете они вышли со станции. Вышли медленно, незаметно. Лиду отзывали в отряд: гестапо напало на след подпольщицы. И опять — кровь. Но опять не ее. Это она помогает доктору, перевязывает раненых партизан. Кровь не ее, а больно. Ведь тогда не было шомпола… А как тяжело умирают люди!.. Как тяжело умирал Бугаев, начальник штаба. Лида сутками не отходит от него… И вот уже падают большие комья земли, падают не в могилу, к Бугаеву, — они падают на ее горячую спину. Но сейчас она сбросит комки, пойдет в разведку. Только бы начальник разведки забрал ее из санчасти. Ну, конечно, он ее понял и улыбается. А кто это рядом, в комнате у начальника? Он говорит:

— Вот тебе напарница и подруга. Ефросинья Давыдова. Фрося.

Фрося застенчиво протянула руку, поправила тяжелые косы. А начальник уже торопит:

— Ну, хватит, после насмотритесь друг на дружку. Сейчас, девчата, давай поближе к карте. Вот он город. Клетня. Гарнизон большой и вреднющий… Но есть там командир полицейского взвода — Степан Чесалин…

Жаркий, до чего же жаркий этот день девятнадцатого июля! Словно не заходили девушки по пути к Фросиной матери в Мармазовку, словно не пили прохладного молока. А теперь и на ягоды нет охоты смотреть. Зато смотрят девушки на дорогу, через кусты. Это Клетня. Но в городе — тишина, ни единого звука… Давно стоят девушки на лесной опушке, а Чесалина нет: одни страшные шорохи населяют опушку. И из этих шорохов неожиданно, торопливо:

— Здрасте, девчата!

Ничего Лида рассмотреть не успела: ни лица, ни одежды. Только чувствует жесткую, крепкую руку Степана. И ничего не успела запомнить, только одно:

— Бегите, до последней силы бегите! Может, еще поспеете… Большой колонной каратели пошли на Козелкин. Ночью с Красной еще колонна пойдет на ваши отряды… Бегите!

И они побежали… И все-таки прибежали поздно: два партизанских отряда уже вели яростный бой за Хутор. Там, в бою, отыскали разведчицы командира, доложили, о чем говорил Степан. Чесалин правильно предупреждал — с Красной двигалась вторая большая группа карателей. Но только отряды уже далеко! Все дальше в лес уходят отряды, и не куда-нибудь, а к самой Клетне, к самому логову!

И в это логово спустя два дня снова проникли Лида и Фрося. Идут, боятся глаза поднять: что ни шаг — то немец, то полицейский. Да, Чесалина нет, как назло Чесалин не попадается!

А вот и Дом пионеров. Но это давно не Дом пионеров, а штаб полиции. Возле штаба и окликнул Фросю попавшийся полицай:

— Фроська? Ты чего тут?

Стоит перед девушками высокий парень, рисуется, поправляет зеленую повязку на рукаве.

— Или не узнаешь?

Еще бы не узнать его Фросе! Не так-то давно вместе в школе учились, он и тогда славился своей непутевостью. Фрося приветливо улыбнулась, поправила на груди пышные косы.

— Ходили искать работу… А ты, слышь, вызови со штаба Чесалина.

Полицай подозрительно покосился на Лиду, на Фросю, придал строгость мальчишескому лицу.

— Сейчас ему недосуг: занятия со взводом проводит.

— Так мы пока по городу погуляем, — Лида тронула за рукав подругу. — День-то какой сегодня хороший!

— А вот гулять вам, девки, теперь не придется. Отгуляли свое!

Девушки обернулись на насмешливый голос: они и не слышали, как подошли еще два полицая с гестаповцем. А у них разговор короче:

— Давай до штабу! Живо!

Гестаповец приказал учинить девушкам тщательный обыск, у Фроси косы и те расплели. А Лиде еще страшнее, чем Фросе. Так и тянет ее посмотреть на рукав своего жакета: вдруг он распоролся при обыске! А в нем зашита крохотная записка Чесалину…

Потом девушек разлучили. Начался первый допрос. Потом — другие допросы… А теперь — все смешалось и перепуталось. И Лида молит при каждом допросе:

— Только бы не упасть! Только скорее пришел бы Степан… Может, он спасет от тяжелой пытки…

Но Степан не идет. И шомпол свистит. И путается, путается все в голове.

Один раз, когда шла с очередного допроса, осмелилась, спросила провожавшего полицая:

— Сколько же вы еще терзать меня будете? Давно бы спросили Чесалина.

Полицай остановился, зло оглядел истерзанную фигуру, сплюнул.

— Дура! Дался тебе Чесалин! Зарядила одно, а в толк не возьмешь, что висит твой Чесалин. Давно висит. А ты — Чесалин, Чесалин! Когда еще по первому разу о нем спросила, он не занятия проводил, а уже сидел под арестом. Благодари его, что тебя не назвал при пытках, а то и тебе бы рядом болтаться. Теперь, может, за недоказанностью тем и отделаешься, что в Германию увезут на работы. Иди уж!

Лида идти не смогла: у нее подкосились ноги. И опять в голове что-то непрерывно стучит. И опять качается пол, а под ним кто-то выговаривает дробным и бойким стуком:

— Фро-ся… Фро-ся…

Лида не слышит, не понимает, что и сама она в такт колесному стуку кричит пересохшим горлом:

— Фрося! Подружка! Не жми мне руку!

Девушки, их целый вагон, склонились к Лиде, плещут на губы воду.

— Не надо, Лида. Нет твоей Фроси с нами.

А вагоны все равно стучат дробно и бойко:

— Фро-ся! Фро-ся!

И где-то еще стучит пулемет.

Лида поднимается на колени. Широко раскрывает серо-голубые глаза.

— Ох, девушки! Хотя бы наши партизаны крушение с поездом сделали! Слышите — пулемет стреляет?

— Да ты полежи, полежи, — шепчут девушки. — Ты полежи, может, еще и сделают… Лучше от своих умереть, чем в неметчине!

В полутьме Лида пытается рассмотреть обрывки жакета — одни клочья от жакета остались. А рукав еще цел. Цел рукав, в котором зашито задание для Чесалина!

Впереди что-то грохнуло, вагон качнулся и замер. Девушки повалились в угол, совсем придавили Лиду. Заплакали, закричали что было силы.

— Наши! Наши поезд взорвали!

Снаружи, вдоль вагонов, забегали гитлеровцы, забарабанили в двери прикладами.

А потом поезд опять медленно тронулся, пошел, набирая скорость. Опять закачался пол. Устало закрывая глаза, Лида слышала, как застучали колеса:

— В не-мет-чину… В не-мет-чину…